пятница, 15 октября 2010 г.

Наука и жизнь: об условиях существования нормальной науки в обществе

Совершенно очевидно, что наука(здесь и далее под "наукой" подразумевается не только система представлений о мире и методов их получения, но и социальный институт, который этим занимается) не может существовать, если у общества(вместо этого слова надо как правило, хоть и не всегда, писать "правящая верхушка") нет в ней потребности, если оно банально не желает давать ей деньги на исследования. Собственно говоря, одного этого уже достаточно для печальных выводов - верхушке современной России наука не нужна абсолютно, о чём подробнее будет идти речь ниже. Но проблему места науки в обществе такая банальность отнюдь не исчерпывает.

Не надо примитивизировать. Явно нигде не высказывается, но постоянно подразумевается, что достаточно дать учёным много-много денег, и великие открытия, равно как и Нобелевские премии за них, посыпятся в огромных количествах. О том, откуда берётся наука и каким образом она работает, не говорится, - такое ощущение, что это свалившееся с небес чудесное устройство, на входе в которое загружаются деньги, а на выходе получаются открытия.

На самом же деле наука - неотъемлемая часть общества, и вариантов влияния общества на неё - великое множество. Для начала, учёный - это тоже член общества, он им воспитан и в нём живёт, и ему как правило не чужда система ценностей всех остальных членов общества. И если общество не прививает любовь к знаниям и стремление к добросовестной работе, зато ставит на первое место деньги, карьеру и известность - не удивляйтесь, что научные работники будут заняты прежде всего приобретением всех этих благ, а наукой - лишь постольку-поскольку. Начнутся интриги из-за распределения денег и постов, не будет редкостью приписывание чужих заслуг себе, с помощью всяческой демагогии финансирование будет выделяться на какую-то ерунду, будут выдумываться дутые научные сенсации, а результаты исследований порой будут трактоваться и подаваться не объективно, а так, чтобы грантодателям понравилось.

Далее, помимо системы ценностей учёному присуща ещё и господствующая в обществе система предрассудков и представлений о мире, которая вполне может повлиять на его работу. Например, в старые-добрые времена церковь, на правах обладателя эксклюзивного канала связи с высшими силами, навязывала всем и каждому обширнейший набор неправильных представлений о мире. Причём те, кто в своей научной деятельности был скован рамками этих представлений, чаще всего не могли выйти за них не потому, что боялись инквизиции, а потому, что привыкли к ним и просто не могли и не хотели представить себе какие-либо альтернативы. Сейчас времена полиберальнее, конечно, в цивилизованных странах никого особенно не сжигают, но смягчение нравов не привело к коренному их изменению, и, например, зависимость результатов исследований по глобальному потеплению от того, финансирует ли их компания, занимающаяся "альтернативной энергетикой" или же нефтью, - не новость. С гуманитарными и общественными науками всё ещё хуже - с одной стороны, гораздо более очевидна опасность новых идей для существующих устоев, а с другой - намного больше вбитых с младенчества предрассудков.

И, наконец, самое главное. Знания обретают научность и истинность не тогда, когда решение об этом примет сборище учёных мужей(будь то учёный совет, президиум РАН или даже Нобелевский комитет), а лишь тогда, когда они подтверждены на практике, когда сделанные нами объекты работают именно так, как предсказывала наша наука, когда они дают нам новые возможности и увеличивают власть общества на природой.

Не стоит, впрочем, увлекаться и утверждать, что истинны только те знания, на основании которых создано и выпущено промышленностью не менее 100 миллионов штук каких-нибудь новых девайсов и получена прибыль не менее миллиарда. Минимально необходимое количество экспериментальных проверок новооткрытого явления может быть проделано и в лабораторных условиях, без серийного производства, а полученные на ста установках по всему миру графики, соответствующие теории, являются таким же практическим её подтверждением, как и надлежащая работа построенных в соответствие с ней 100 миллионов девайсов. То есть переход от единичного опыта к разносторонней и систематической проверке, конечно, необходим, но он как правило достигается уже на стадии научного исследования, а не промышленного производства.

Но это - лишь абстрактная возможность, справедливая для свалившейся с неба и уже идеально работающей науки. Наука же реальная, порождённая обществом и являющаяся его частью, должна сама доказывать свою полезность в общественной практике, то есть иметь применение в производстве. В применении к современному миру это означает предельно простую вещь: чтобы существование науки в целом(результаты деятельности отдельных индивидов или организаций в общем случае трудно предсказуемы) было оправданным для общества, она должна давать ему основу для повышения производительности труда при производстве чего-то уже известного, либо же для производства чего-то неизвестного, но повышающего возможности человека по влиянию на природу. И если мы рассматриваем науку не как нечто обособленное от общества, а как его часть, образовавшуюся в ходе общественного развития, то само её возникновение является закономерным результатом общественной производственной практики. Потребности развивающегося производства создали науку, потребности производства(пусть и несколько опосредованно) ставили и ставят перед ней цели, и производство же даёт учёным оборудование для исследований. Затем уже наука двигает производство дальше, оно в свою очередь вновь стимулирует науку и т.д...

В свете вышеизложенного вполне понятно, что одного только финансирования и некоего "социального заказа на открытия", оторванного от нужд экономики, недостаточно для успешного развития науки. Лет эдак 500 назад разнообразные короли щедро финансировали исследования в области поисков философского камня, призванного затыкать дыры в истощённой войнами и высочайшими забавами казне, благородные доны не жалели врачам денег на средства для улучшения потенции, благородные донны - на омоложение, а те и другие вместе - на лекарства от сифилиса. Деньги щедро платились и потребность была - но, оторванная от реального уровня развития техники своего времени, она не могла быть и не была удовлетворена. Золота из грязи, бессмертия и вечной молодости не случилось, да и с сифилисом и потенцией дела обстояли не лучшим образом.

Впрочем, есть и современный пример того, как разрыв между желаемым и возможным при нынешней технике ведёт к малонаучным результатам. Наука, конечно, не обязана решать исключительно утилитарные задачи и давать самоокупаемость за полгода. Как раз наоборот - для серьёзного прогресса в долгосрочное перспективе необходимы фундаментальные исследования, в перспективе способные дать(и, как показывает предшествующий опыт, дающие) принципиально новые технологии. Но когда стремление залезть вглубь выходит за пределы, диктуемые возможностями существующей техники, - получается теория струн, в которой придуманы пара десятков новых измерений, но нет никаких экспериментально проверяемых следствий. Я, конечно, допускаю, что тамошняя математика отличается неземной красотой и потом, возможно, найдёт уйму применений - но сейчас, пока экспериментальных подтверждений нет(и не может быть) - это не наука.

А теперь побольше конкретики. Буржуазии нужна наука для повышения прибылей - разработать новую технологию и сделать товар, которого у конкурентов нет, и на его продаже срубить бабла, или же просто произвести товар с меньшими трудозатратами, нежели у конкурента, а затем либо наслаждаться более высокими прибылями, либо чуть сбавить цену и увести у конкурента покупателей. Потом, правда, конкуренты тоже освоят новую технологию, стороны сравняются и гонка продолжится. И буржуазия финансирует наукуи ставит ей цели: прикладную - в собственных исследовательских подразделениях, фундаментальную, для прибылей в перспективе, - с помощью буржуазного государства или различных фондов. СССР тоже была нужна наука - для усиления армии, и не зря главные советские успехи были достигнуты в физике, доказавшей свою полезность в ходе ядерного проекта, и в исследовании космоса, которое было побочным продуктом военного ракетостроения.

А вот современной России, экономика которой основана на продаже по многократно завышенным ценам углеводородов, наука не нужна абсолютно: добычу и транспортировку нефти и газа особо наукоёмким занятием не назовёшь. Если же говорить о других более-менее развитых отраслях промышленности, то металлургия тоже не слишком наукоёмкая, военная промышленность не имеет серьёзных заказчиков и в основном выживает за счёт советского наследия. К тому же правила диктует основная отрасль - сырьевая.

А поэтому рассуждения в духе "у нас же куча денег, давайте часть из них пустим на развитие науки, а вороватых чиновников накажем" выглядят фантастикой. Чиновники, в том числе и те, которые должны наказывать, не могут не воровать и не могут стремиться развивать науку - просто потому, что существующая экономическая система, основанная на шальных нефтяных деньгах, делает их такими и только такими. Но даже если бы свершилось чудо и большая куча денег регулярно выделялась учёным, никаких особо серьёзных результатов это не дало бы. Учёные - такой же продукт общества, как и чиновники, и точно так же, получив доступ к деньгам, они начинают воровать. Но даже если бы не воровали и они, всё равно в отсутствие наукоёмкой экономики эта наука не имела бы практики для подтверждения своих результатов. А знания без практической проверки - не знания, то есть и наука без практики в виде участия в общественном производстве - не наука, и скорее всего даже при условии всеобщей добросовестности и отсутствия воровства всё свелось бы к придумыванию десятков скрытых измерений и изобретению философского камня.