Зачем нужна вторая волна

С разных концов мира приходят новости о том, что мелкий бизнес пережил "первую волну коронавируса", но таки обанкротится от второй (1, 2, 3). Тем временем на место разорившихся приходят крупные сети. Это хорошо показывает механику коронавирусного путча.

Общие цели кампании были ясны с самого начала. 19 марта я писал:

Кризис разоряет массу мелких рыночных игроков, освобождая место для крупного капитала. Последний вполне может не спешить с выходом из кризиса, чтобы тем надёжнее избавиться от конкурентов. Кризис создаёт миллионы безработных и этим понижает цену рабочей силы, а полицейская диктатура служит надёжной гарантией от их возмущения. Кризис и вирус дают прекрасное обоснование для радикальных экономических реформ, резкого сокращения социальных расходов, открытого перераспределения государственных средств в карманы капиталистов и реакционного трудового законодательства.

Однако выполнять всё это одновременно было бы слишком нагло, народ мог бы что-то понять и взбунтоваться. Поэтому действовать решили поэтапно. Первым делом крупный капитал распределил триллионы государственных денег, тем самым избавившись от угрозы кризиса и обеспечив своё положение на будущее. Одновременно массы подверглись наиболее жёсткому давлению и запугиванию. Постоянные крики о смертях и опасностях ломали психику, уничтожали способность критически мыслить и сопротивляться давлению. Были применены наиболее жёсткие ограничения, вплоть до запрета выходить из дома. Запреты и массовый переход на удалённую работу нарушили естественный ход жизни и сделали людей податливыми к дальнейшим изменениям. Но именно в первый этап разрушения общества был наиболее велик риск, что массы начнут сопротивляться, и поэтому от них откупались подачками. Создавалась иллюзия, что всё хорошо, мол, общество изо всех сил борется с болезнью, а доброе государство помогает страждущим. Тем самым крупный капитал укрепил свои позиции и одновременно разрушил всякую способность общества сопротивляться дальнейшему грабежу.

Следующим этапом стало массовое разорение, которое и обеспечивается под прикрытием "второй волны". Мелкие и средние буржуа, которые пережили первую волну благодаря накоплениям и государственной поддержке, теперь массово разоряются. Одновременно беднеют те, кто из-за карантина остался без работы. Таким образом крупный капитал обеспечивает себе пространство для роста, захватывая освободившиеся рыночные ниши и эксплуатируя только что созданную огромную массу безработных. Они готовы работать за гроши и к тому же понижают цены на рынке рабочей силы в целом.

Когда правящий класс решит, что работа разрушения выполнена в достаточной мере, вторую волну свернут, и стихия рынка начнёт работать без помех, обогащая крупный капитал. Различного рода карантины вряд ли прекратятся и тогда, но скорее всего в меньшем объёме, для решения более локальных задач правящей верхушки. Всё будет как с терроризмом, которым сперва агрессивно запугали народ, а потом "контртеррористические" меры и манипуляции под поводом терроризма стали обыденностью. Впрочем, коронавирусный путч до такой степени уничтожил всякие демократические права и свободы, что теперь для разного рода чрезвычайщины будут не нужны даже и надуманные поводы. Мы живём в мире открытой буржуазной диктатуры - это надо понять без всяких оговорок.

Правда, на фоне крушения всего жизненного уклада и абсолютного безумия вокруг массы рано или поздно взбунтуются. С другой стороны, буржуазная верхушка слишком явно деградировала и нуждается в обновлении. Текущие хозяева жизни цепляются за коронабесие не только потому, что за ним стоит пусть крайне жестокая, но всё же дееспособная экономическая модель, но и потому, что чувствуют сильнейшую угрозу всему своему положению. Таким образом, они сохраняют жёсткий карантин, чтобы укрепить свою власть и предотвратить революцию, но затягиванием карантина одновременно углубляют кризис, озлобляют массы и делают революцию неизбежной.

Революцию не стоит понимать в очень уж радикальном смысле. Это не будет 1917-й год, капитализм не имеет сейчас внятных альтернатив, а разорение мелких буржуа даёт ему потенциал для роста. Стоит ждать скорее чего-то вроде европейских революций 1830 и 1848 годов, которые почистили общество от наиболее реакционного хлама, но не привели к особенно радикальным переменам. В любом случае никуда не деться от выполнения основных экономических требований современности - разрушения паразитической неолиберальной системы и превращения мелкой буржуазии в промышленный пролетариат. Вопрос лишь в том, насколько быстро и насколько болезненно пройдёт этот процесс. Безумие буржуазного общества и крайняя деградация масс не внушают оптимизма.

Душеприказчики революции

У Маркса и Энгельса описан простой механизм, очень важный для понимания многих событий как в прошлом, так и в настоящем и ближайшем будущем. Это возникновение так называемых "душеприказчиков революции". Несколько цитат:

Одной из действительных задач революции 1848 г. (а действительные, не иллюзорные задачи революции всегда разрешаются в результате этой революции) было восстановление угнетенных и раздробленных национальностей Средней Европы, поскольку они вообще были жизнеспособны и, в частности, созрели для независимости. Эта задача была разрешена для Италии, Венгрии и Германии душеприказчиками революции — Бонапартом, Кавуром, Бисмарком — соответственно тогдашним отношениям.(Энгельс — Карлу Каутскому, 7 февраля 1882 г. Сочинения, т. 35, с. 219-220.)

У революции 1848 г., как и у многих ее предшественниц, были своеобразные попутчики и наследники. Те самые люди, которые ее подавили, стали — как любил говорить Карл Маркс — ее душеприказчиками. Луи-Наполеон был вынужден создать единую и независимую Италию, Бисмарк был вынужден совершить своего рода переворот в Германии и вернуть Венгрии независимость, а английским фабрикантам пришлось дать Народной хартии силу закона.(Энгельс, "Англия в 1845 и 1885 годах". Сочинения, т. 21, с. 201.)

Реакция выполняет программу революции. Это кажущееся противоречие объясняет силу наполеонизма, который еще до сих пор выступает в роли душеприказчика революции 1789 г., оно же объясняет успех шварценберговской политики в Австрии, которая сконцентрировала расплывчатые мечты 1848 г. о единстве, придав им ясную и положительную форму, и это же кажущееся противоречие придает силу призраку парламентской реформы Германского союза, который по милости Пруссии бродит сейчас по Малой Германии и исполняет вместе с гражданами Якобом Венедеем и Цайсом причудливый танец теней на могилах революции 1848 года. Правда, эта программа революции в руках реакции превращается в сатиру на соответствующие революционные стремления и становится, таким образом, самым смертоносным оружием в руках непримиримого врага. Ведь реакция выполняет требования революции таким же образом, как Луи Бонапарт выполняет требования итальянской национальной партии.(Маркс, "Эрфуртовщина в 1859 году". Сочинения, т. 13, с. 432.)

Предисловие к польскому изданию "Манифеста коммунистической партии", 1892 г.:
Революция 1848 г., в которой пролетарским борцам пришлось под знаменем пролетариата в конечном счёте выполнить лишь работу буржуазии, осуществила вместе с тем руками своих душеприказчиков — Луи Бонапарта и Бисмарка — независимость Италии, Германии, Венгрии.

Предисловие к итальянскому изданию 1893 года
Опубликование «Манифеста Коммунистической партии», можно сказать, совпало с днём 18 марта 1848 г., с революциями в Милане и в Берлине — вооружёнными восстаниями двух наций, из которых одна находится в центре европейского континента, другая — в центре Средиземноморья; двух наций, которые до того времени были ослаблены раздроблённостью и внутренними раздорами и вследствие этого подпали под чужеземное владычество. Если Италия была подчинена австрийскому императору, то Германия находилась под не менее ощутимым, хотя и более косвенным, игом царя всея Руси. Результатом 18 марта 1848 г. было освобождение Италии и Германии от этого позора; если за время с 1848 по 1871 г. эти две великие нации были восстановлены и им в том или ином виде была возвращена самостоятельность, то это произошло, как говорил Карл Маркс, потому, что те самые люди, которые подавили революцию 1848 г., были вопреки своей воле её душеприказчиками.
Повсюду эта революция была делом рабочего класса, именно он строил баррикады и расплачивался своей кровью. Но одни только парижские рабочие, свергая правительство, имели совершенно определённое намерение свергнуть и буржуазный строй. Однако, хотя они и сознавали неизбежный антагонизм, существующий между их собственным классом и буржуазией, ни экономическое развитие страны, ни духовное развитие массы французских рабочих не достигли ещё того уровня, при котором было бы возможно социальное переустройство. Поэтому плоды революции достались в конечном счёте классу капиталистов. В других же странах — в Италии, Германии, Австрии — рабочие с самого начала ограничились лишь тем, что помогли буржуазии прийти к власти. Но ни в какой стране господство буржуазии невозможно без национальной независимости. Поэтому революция 1848 г. должна была привести к единству и независимости тех наций, которые до того времени их не имели: Италии, Германии, Венгрии.Очередь теперь за Польшей.
Итак, если революция 1848 г. и не была социалистической, то она расчистила путь, подготовила почву для этой последней. Благодаря бурному развитию крупной промышленности во всех странах буржуазный строй за последние сорок пять лет повсюду создал многочисленный, сконцентрированный, сильный пролетариат; он породил, таким образом, употребляя выражение «Манифеста», своих собственных могильщиков. Без установления независимости и единства каждой отдельной нации невозможно ни интернациональное объединение пролетариата, ни мирное и сознательное сотрудничество этих наций для достижения общих целей. Попробуйте представить себе какое-либо общее интернациональное действие итальянских, венгерских, немецких, польских, русских рабочих при политических условиях, существовавших до 1848 года!
Значит, битвы 1848 г. были не напрасны.

Капитализм основан на борьбе всех против всех и делает людей игрушками слепых экономических сил. Такое положение крайне затрудняет понимание проблем, которые стоят перед обществом в целом, и тем более их решение. Правящий класс - буржуазия - обеспокоен лишь погоней за прибылями и следует лишь своим сиюминутным интересам. Любые серьёзные преобразования в обществе страшат её, поскольку грозят как ударить по её шаткому в условиях рыночного хаоса благополучию, так и вовсе поставить под угрозу её собственность. Таким образом, в момент, когда старый строй общества исчерпывает потенциал для развития и должен быть изменён, единственный класс, который может что-либо изменить, только препятствует любым изменениям, пусть даже речь идёт лишь о сугубо буржуазных реформах.

Однако прогресс общества не желает останавливаться и находит способ преодолеть сопротивление буржуазии: в дело вступают трудящиеся массы. Кризис, который неизбежно вызывает исчерпание старой модели общества, сильнее всего бьёт по неимущим и усиливает их недовольство, одновременно ослабляя господство буржуазии. Неимущим массам обыкновенно нечего терять, и поэтому они не боятся борьбы и потрясений. Вспыхивает революция, и восстание масс разрушает старое общество.

Но стать правящим классом сделавшая революцию смесь рабочих и мелкобуржуазных элементов чаще всего не может, поскольку как их организация и сознательность, так и уровень производства для этого недостаточны. В результате контрреволюционные элементы очень быстро усиливаются, переходят в наступление и революция гибнет, не успев осуществить назревших общественных преобразований.

Но это вовсе не означает, что общество вернётся к дореволюционному состоянию, даже если победившая контрреволюция прямо состоит из дореволюционных сил, и уж тем более если контрреволюционеры сами вышли из революции. Революция погибла, но перед этим она подорвала основы старого общества столь глубоко, что они уже не подлежат восстановлению. Контрреволюционные силы начинают обустраивать общество в своих интересах, но они делают это в ситуации, когда старое общество неотвратимо погибло, а те объективные требования времени, которые и вызвали революцию, продолжают требовать своего выполнения. Поэтому у правящей верхушки не остаётся иного выбора, кроме как под давлением объективных обстоятельств удовлетворять эти требования, то есть претворять в жизнь революционную программу. Победившая контрреволюция вынуждена, пусть неохотно и непоследовательно, выполнять программу революции настолько, насколько её выполнение делает неизбежным объективная обстановка.

Такая ситуация и сложилась в середине XIX века, когда из-за невероятной трусости и непоследовательности буржуазии "Весна народов" закончилась позорным крахом, так что очень скоро в большинстве охваченных революцией стран вновь победили недавние хозяева жизни - абсолютистские режимы. Но их господство было уже подорвано, и последующее развитие событий лишь помогало выполнить цели революции. На волне реакции царский режим усилился настолько, что стал угрожать европейской буржуазии, - и очень скоро он был разгромлен англо-французской коалицией, так что европейская реакция лишилась своей главной опоры. Монархия Наполеона III стремилась к экспансии и выбрала для этой цели покорённую австрийской империей Италию, но когда франко-итальянский союз разгромил австрийцев, то оказалось, что Франция не в силах просто подчинить себе Италию и, таким образом, действуя в своих грабительских целях, лишь помогла её освобождению и объединению. Разгром России и Австрии позволил как дать автономию Венгрии, так и устранил препятствия к объединению Германии. Последним шагом стал разгром уже самого Наполеона III, который перестал играть прогрессивную роль и был последним препятствием на пути к единым Германии и Италии. Политическая программа революций 1848 года была осуществлена, а параллельно с этим капитализм, который подстегнуло сначала упразднение феодальных пережитков в ходе революции, а затем создание национальных государств, начал бурное развитие. Хаотичная последовательность разнородных событий в течение двадцати лет в несколько уродливой форме сделала работу, которая в случае немедленной победы революции была бы сделана быстро и последовательно.

Тот же механизм в иной форме повторился в XX веке. Правда, русская революция была успешнее и одержала полную победу. Но этого было мало. Были полностью уничтожены феодальные пережитки, крестьяне получили землю, но не были решены другие важнейшие задачи общества - модернизация страны и обеспечение её независимости в условиях империалистической грызни. При этом набирала силу реакция. Отсталая крестьянская страна не имела ни достаточно развитого производства, ни достаточно сознательных масс, чтобы создать подлинное рабочее самоуправление. Власть неизбежно доставалась бюрократии, и эта бюрократия уже с 20-х годов хотела порвать с революционным наследием и превратиться в полноценный правящий класс. Итак, незавершённость задач революции требовала, чтобы революция продолжалась, а буржуазное перерождение бюрократии требовало революцию прекратить, и это обусловило причудливое сочетание революционных и реакционных элементов в советском обществе.

В результате реакционная бюрократия стала душеприказчицей подавленной революции. Троцкисты потеряли власть, но победители были вынуждены использовать их программу индустриализации, революционеров перебили во время террора 1937-38 годов, но пока задачи революции не были вполне решены, контрреволюционный термидорианский режим не мог сбросить революционную маску. Бюрократия не могла немедленно восстановить капитализм, поскольку при этом она лишилась бы поддержки масс и быстро стала бы жертвой империалистического окружения. Ведь никто не стал бы бороться за государство, если бы оно грабило народ как в 90-е. Поэтому бюрократия заботилась о массах, поэтому она использовала творческую энергию масс и сохраняла плановую экономику, без чего было невозможно быстро развивать промышленность.

Задачи революции были решены лишь к концу 60-х годов, когда страна имела мощную промышленность, а ракетно-ядерный щит гарантировал её безопасность. Теперь бюрократия могла не бояться, что её погубит внешний враг. В результате бюрократия очень скоро стала внедрять рыночные и уничтожать социалистические элементы, что и закончилось в конце концов полной победой реакции и восстановлением капитализма. Но восстановленный капитализм в известной мере сохранял революционное наследие, которое гарантировало полную свободу от феодальных пережитков и от внешней агрессии.

В современную эпоху работает и будет работать тот же механизм. В последние десятилетия господствует неолиберальный капитализм, при котором производство развивается только в части стран, а все остальные ведут паразитическое существование или подвергаются грабежу и разрушению. Это накладывает ограничения на развитие общества, и поэтому такую модель нужно заменить развитием производства во всех странах. Формально эта задача по силам буржуазии, но она слишком труслива, чтобы это сделать. Но и трудящиеся массы не в силах разрушить неолиберальную систему. Они деморализованы многолетним разрушением промышленности, которое происходило именно в тех странах, где и должна была происходить борьба, и системой международной иерархии, где они зависят от подачек буржуазии и потому теряют способность действовать самостоятельно.

Поэтому начал работать тот же механизм: сначала неудачные восстания разрушают систему, а затем старые правящие классы вынуждены перестраиваться под новые условия. Ключевым событием стало восстание на Донбассе. Вооружённая борьба нанесла всей системе мировой политики сильнейший удар. Но восставшие не имели самостоятельной программы и серьёзной организации, это была пёстрая смесь рабочих и мелких буржуа, которые часто шли в хвосте у украинских олигархов и российских авантюристов, идеология восставших была причудливой смесью просоветских, консервативных и националистических идей, а их единственной сколько-нибудь реальной целью было присоединение к гнилому российскому государству. Соответственно восстание не принесло никакой непосредственной пользы ни Донбассу, ни остальной Украине. И всё же его влияние в мировом масштабе было огромным.

Восстание вынудило российские власти вмешаться в конфликт. Путинский режим с одной стороны боялся, что его сожрёт западный империализм, а с другой стороны трусил открыто бросить вызов своим хозяевам. Только решимость масс вынудила российские власти наконец начать действовать. Конфликт России с Западом вышел на поверхность и оформился. Тем самым мировая система капитализма впервые была явно расколота, и в изменившейся атмосфере тут же проявились противоречия и между многими другими государствами. Началась американо-китайская торговая война, торговую войну ведут и Япония с Южной Кореей, Евросоюз расколот Брекзитом и возросшей самостоятельностью Польши и Венгрии, Турция активно участвует в империалистических авантюрах. Всё это зрело уже давно, но трусость буржуазии не позволяла выйти противоречиям на поверхность, пока не случилось прямое выступление масс на Донбассе. В борьбу внесли вклад и другие страны - не исчерпавшийся ещё левый поворот в Латинской Америке, сопротивление Сирии и Йемена. Тем самым был положен предел росту всемирной неолиберальной экономики, а поскольку не расти она не может, то с этого момента начался конец неолиберализма как такового. Раскол мировой системы капитализма имеет громадное прогрессивное значение. Ранее рабочий класс смиряли угрозой того, что производство перенесут в другие страны, а прибыли из благополучных регионов использовались для подавления или подкупа недовольных стран. Разрушение всемирной системы резко ограничивает силы и простор для маневра буржуазии и тем самым даёт новые возможности пролетариату.

Затем центр конфликта переместился на Запад. Система прежнего империализма уже не могла расти, поскольку столкнулась с открытым вооружённым сопротивлением. Дальнейший натиск мог окончиться даже ядерной войной с Россией. Поэтому в кругах западной буржуазии, прежде всего американской, возникло течение за перестройку системы. Вместо дорогостоящих внешних авантюр, которые перестали давать всякий результат, было предложено развивать собственное производство. Известные возможности для этого были - внутренний рынок обширен, капиталы велики, а ещё сохраняющееся политическое господство можно использовать для выгодной переделки системы в своих интересах. Националистическая партия добилась частичного успеха. Начались торговые войны, призванные вернуть производство на Запад, одновременно были снижены налоги, чтобы облегчить возврат капитала. Но трусость буржуазии не позволяла этим реформам заработать в полную силу. К тому же для развития промышленности недоставало дешёвой рабочей силы, которая позволила бы Западу конкурировать с Азией.

С другой стороны, круги буржуазии, которые тесно завязаны на прежнюю модель империализма, не желают от неё отказываться. На их стороне как экономическая мощь, так и создававшийся десятилетиями плотный контроль над аппаратами буржуазных государств. Чтобы преодолеть усилившееся сопротивление, они хотят усилить нажим на зависимые страны и мобилизовать для этого все ресурсы самого Запада. Таким образом, оформились две враждебные партии: националисты, которые хотят больше заниматься внутренними делами Запада, и глобалисты, которые хотят ограбить Запад и использовать награбленное для агрессии против других стран. Пользуясь нерешительностью националистов, глобалистская реакция развернула наступление. Болтовня про расизм и феминизм призвана вернуть им власть, а кампания борьбы с глобальным потеплением готовит масштабное перераспределение ресурсов в пользу старой неолиберальной банды.

Решающий удар был нанесён в ходе коронавирусного путча. Демократические свободы уничтожены, карантин даёт повод для любых запретов и ограничений, массы запугивают угрозой вируса. Экономику рушат и перестраивают со страшной силой, мелких и средних буржуа разоряют, десятки миллионов людей остаются без работы, подготовляя пространство для роста крупного капитала, и одновременно капитал усиливается, положив в свои карманы триллионы государственных денег. Традиция неолиберальных реформ достигает здесь своего пика, впереди нищета и войны. Программа зелёных технологий, которую МВФ официально объявил целью послекарантинного мира, по сути означает уничтожение всякого технического прогресса и конец развития человечества. Общество не может стоять на месте, и после неудачных попыток революции началось безудержное наступление реакции в мировом масштабе, призванное навеки прекратить прогресс.

Вместе с тем кризис подрывает основы прежней системы и открывает простор для дальнейшего развития. Для упрочения власти неолиберальный капитал расплодил всевозможные мелкобуржуазные слои, не занятые полезным трудом. Сейчас он разоряет эту массовку, тем самым теряя политическую опору. Но освобождённую от мусора экономику с обилием дешёвой рабочей силы легко развивать, и эта цель обусловит некоторую перестройку от неолиберальной модели к капитализму в духе XIX века. 

Вопрос в политических формах этой перестройки. Крайне неорганизованные и несознательные массы сделать этого не могут, трусливые буржуа - тоже. Поэтому должен повториться старый сюжет душеприказчиков революции, когда из неудачной революции выходят контрреволюционные элементы, вынужденные довести дело до конца. Удивительным образом оживают даже декорации XIX. Коронавирусный путч - это своего рода "эдикты Полиньяка" в огромном масштабе. Трамп отчасти похож на Луи-Филиппа - выходец из кругов старого правящего класса, который постепенно переходит на более прогрессивные позиции. Ещё больше он похож на Луи Бонапарта - откровенный пройдоха, которого причудливая игра исторических сил вознесла на вершину и предназначила закончить дело революции. Режим Трампа - бонапартистский, с популизмом и стремлением угодить всем классам. Он означает порядок, который обезопасит правящий класс, и уступки массам - работу (правда, тяжёлую и низкооплачиваемую) и конец коронавирусного безумия. На дворе месяц брюмер, и аналогия слишком очевидна. За Америкой последуют другие - как в силу экономической и идеологической зависимости, так и из-за действия аналогичных механизмов.

Аналогии с XIX веком упоминались уже не раз (1, 2, 3, 4, 5), и они не случайны. Дело в долгом наследии величайших революций в истории. XIX век прошёл в тени Великой французской революции, которая освободила от феодальных пережитков не только Францию, но и остальную Европу. Но такое освобождение не могло быть полным, поскольку Европа была ещё экономически не готова полностью отказаться от старого порядка. Поэтому до тех пор, пока революционная деятельность Франции реально освобождала Европу, Франция была непобедима. Когда же потенциал буржуазных реформ был исчерпан, Франция оказалась ненужной и потерпела поражение, причём те же силы, которые она ранее освободила, теперь нанесли удар по ней. Франция была повержена, над Европой была восстановлена ширма прежнего абсолютизма, но под этой ширмой шло развитие сил, которые высвободила французская революция. Когда это развитие зашло достаточно далеко и ещё сохранявшиеся пережитки абсолютизма стали ему мешать, в середине 19 века вспыхнули новые революции, которые должны были продолжить ранее начатую работу и избавиться от ещё одной порции реакционного хлама. Французская революция освободила европейский капитализм настолько, насколько он был к тому готов, и сохранила феодальную реакцию настолько, насколько за этой реакцией стояли экономические силы. Затем капитализм развивался ещё несколько десятилетий, пока не стал готов отвоевать новое пространство у реакции.

Но новые революции, вспыхнувшие в середине 19 века, не могли быть такими же радикальными, как Великая революция во Франции. Во-первых ВФР уже отчасти сделала революционную работу, а для выполнения оставшейся было достаточно менее радикальных средств. Во-вторых память о прежней революции пугала буржуазию и делала её более робкой. В-третьих возросшее влияние пролетариата пугало буржуа ещё больше. Поэтому революционный процесс оказался хаотичным и затянутым, так что задачи революции пришлось решать её контрреволюционным душеприказчикам.

То, что французская революция сделала в масштабах Европы, Октябрьская революция сделала в мировых масштабах. Советский Союз ниспроверг систему империализма и открыл пути для свободного развития всех стран мира. Но освобождённые страны были достаточно отсталыми, и для них развитие капитализма было прогрессивной задачей. Тем самым капитализм обрёл простор для роста в мировом масштабе и благодаря этому победил Советский Союз, исчерпавший свой революционный потенциал. Как поражение Франции привело к внешнему восстановлению реакционных абсолютистских форм, так и поражение Советского Союза привело к внешнему триумфу капитализма и империализма. Как раньше европейская реакция опиралась на Священный союз, так сейчас она опирается на НАТО и систему неолиберальной иерархии. Но как и тогда, силы, которые освободил Советский Союз, продолжали своё развитие и этим расшатывали изнутри кажущуюся незыблемой систему. Наконец эта работа дошла до того уровня, когда систему международной реакции можно упразднить. Задача та же, что и в XIX веке, - замена реакционных наднациональных организаций на самостоятельные национальные государства. Раньше нужно было устранить Австрийскую империю и Священный союз, сейчас нужно устранить Евросоюз, ВТО и МВФ.

Ещё одним важнейшим сходством с серединой XIX века является огромное количество мелкой буржуазии, которую дальнейшее развитие капитализма обрекает на разорение. Именно происходящее сейчас и многократно усиленное коронакризисом разорение мелких буржуа даёт капитализму простор для роста, благодаря которому он может просуществовать ещё некоторое время.

Эти причины объясняют и слабость современных левых. С одной стороны, наследие Советского Союза сделало элементы социализма - бесплатные медицину и образование, социальное обеспечение, государственное регулирование экономики - привычными частями буржуазного общества, тем самым несколько сглаживая его противоречия. Таким образом, радикальная революция сто лет назад препятствует современному радикализму. С другой стороны, всеобщая мелкобуржуазность делает левых недееспособными. Они не хотят избавиться от капитализма, но лишь сохранить и улучшить своё положение внутри капитализма. Им нужен капитализм, но избавленный от неизбежного при капитализме разорения мелких буржуа. Таким образом, их программа не прогрессивна, а реакционна, они не могут ничего сделать, а их бунты либо укрепляют реакцию, либо ещё больше расшатывают их и без того шаткое положение.

Поэтому немедленная победа прогрессивных сил сейчас объективно невозможна. Нужно подождать, пока разрушится система международной иерархии, открыв возможности для развития производства и международной солидарности, нужно подождать, пока развивающееся производство превратит вчерашних мелких буржуа в пролетариев, пока они размежуются с мелкобуржуазным сознанием, обретут свою собственную организацию и начнут бороться за свои собственные цели. Пока этот процесс не продвинется достаточно далеко, не стоит ждать каких-либо успешных революций. Прогресс будет идти запутанными путями, когда разрушение старого лишь постепенно и хаотично будет порождать новые общественные формы.