Майсурян вспоминает Макиавелли - блестящего, обязательного к прочтению и почти никем не читаемого. Несколько моих комментариев*:
Макиавелли гений, очень жаль, что его сейчас не читают. Помимо прорывных для своего времени идей, у него есть абсолютная ясность мысли первооткрывателя, который видит мир таким, какой он есть, не обманывая себя и других во имя морализаторства и личных интересов. Так, он дал великолепное описание первого в истории пролетарского восстания чомпи (История Флоренции, 3.XII-XVIII), и хотя чомпи были Макиавелли явно неприятны, он достаточно честно описал приведшее к восстанию притеснение народных масс и постарался понять мотивы и программу восставших. Описание актуально и сотни лет спустя: раскрыты и шатания мелкой буржуазии между пролетариатом и буржуазией, и даже предательская роль социал-демократии.
Макиавелли был, кажется, первым, кто попытался всерьёз объединить теорию и общественно-политическую практику. Правда, теорию и практику не отделяли и во времена античности, но тогда это слияние наоборот было чересчур сильным, не позволявшим оценить и использовать всю мощь теории и тем самым сильно снизившим её влияние. Александр был учеником Аристотеля, философы Цицерон, Сенека и Марк Аврелий были крупнейшими политиками, но философия были для них лишь инструментом и не давала непосредственной и масштабной программы действий. С другой стороны, теоретические построения Платона умозрительны и крайне плохо применимы на практике. Макиавелли же подавал теорию как инструмент решения конкретных общественных задач, но подчинённый при этом не мелочным сиюминутным интересам, а масштабной цели укрепления госудаственной власти. Но теории Макиавелли - это теории действия отдельного правителя или правительства, которые одновременно как блестяще выражают веру его эпохи в мощь человека, так и страдают от свойственного ей ограниченного буржуазного индивидуализма.
Отсюда и крах его практических начинаний. Сам он никогда не пользовался достаточным влиянием из-за недостатка знатности и денег, т. е. все его таланты не могли пробиться через сохранявшийся ещё груз феодальных пережитков. Его воображаемый правитель не явился на свет, поскольку при всём избытке изворотливых интриганов, по опыту которых Макиавелли во многом и создавал своих теории, не было масштабных общественных интересов, которые могли бы придать этим интриганам государственный размах и поставить их на службу Италии. У Дживелегова прекрасно показано, как Макиавелли после битвы при Павии, когда стала ясна угроза потери Италией самостоятельности, с огромной энергией пытался создать национально-освободительную коалицию и как эти попытки разбились о мелочность локальных интересов и слабость прогрессивных сил. И жизненная катастрофа Макиавелли показала ограниченность индивидуализма, который не поставлен по-настоящему на службу общества.
Что до цитат, то по нынешнему печальному времени уместно вспомнить две. Первая - о том, что партия большинства, какие бы беды и неудачи она ни испытывала, никогда не может быть вполне побеждена (выделение моё):
Различные соперничающие клики,
порожденные враждой между домами Альбицци и Риччи и столь
неосмотрительно воскрешенные впоследствии мессером Сальвестро
Медичи, никогда по-настоящему не умирали. Хотя та из них, что имела
больше всего сторонников, властвовала не более трех лет и в
1381 году оказалась побежденной, с ней никогда не удавалось
покончить вследствие того, что ее взгляды разделялись почти всеми
гражданами. Правда, частые народные собрания и постоянно
возобновлявшиеся преследования вождей этой партии, с 1381 по
1400 год, ее почти уничтожили. Больше всего преследований
обрушивалось на семейства Альберти, Риччи и Медичи, так как они
стояли во главе этой партии: и члены их, и имущество
неоднократно оказывалось под ударом, и те из них, которые не
покинули город, лишались права занимать государственные должности.
Постоянные потери крайне ослабили эту партию, можно
сказать— изничтожили ее. Однако весьма значительное число
граждан сохраняли память о перенесенных обидах и желание отомстить
за них, но, не имея никакой опоры, вынуждены были жить с
озлоблением, затаенным в самой глубине сердца. Люди из
благородных пополанов, которым предоставляли спокойно управлять
государством, совершили две ошибки, которые и оказались
губительными для их власти. Во-первых, то обстоятельство, что они
долго и без перерыва пользовались этой властью, сделало их
беззастенчивыми. Во-вторых, их взаимная ненависть и длительная
привычка повелевать усыпили в них должную бдительность в
отношении тех, кто мог им вредить.
(История Флоренции, 4.II)
Выдержки из знаменитого письма Веттори уже приведены, но полезно вспомнить контекст и привести более подробную цитату, которые показывают всю его яркость и драматизм. Во Флоренции за счёт поддержки иностранных интервентов была установлена реакционная диктатура Медичи, Макиавелли потерял власть и был подвергнут пыткам по подозрению в заговоре против Медичи. За недостатком доказательств его освободили, но он всё равно боялся новых преследований и чувствовал крах всех жизненных надежд. И в этой ситуации он писал:
Выйдя из леса, я отправляюсь к источнику, а оттуда на птице-
ловный ток. Со мной книга, Данте, Петрарка или кто-нибудь из
второстепенных поэтов, Тибулл, Овидий и им подобные: читая
об их любовных страстях и увлечениях, я вспоминаю о своем и
какое-то время наслаждаюсь этой мыслью. Затем я перебираюсь
в придорожную харчевню и разговариваю с проезжающими —
спрашиваю, какие новости у них дома, слушаю всякую всячину и
беру на заметку всевозможные людские вкусы и причуды. Меж-
ду тем наступает час обеда, и, окруженный своей командой, вку-
шаю ту пищу, которой меня одаривают бедное имение и скудное
хозяйство. Пообедав, я возвращаюсь в харчевню, где застаю обыч-
но в сборе хозяина, мясника, мельника и двух кирпичников. С
ними я убиваю целый день, играя в триктрак и в крикку; при
этом мы без конца спорим и бранимся и порой из-за гроша
подымаем такой шум, что нас слышно в Сан Кашано. Так, не гнуша-
ясь этими тварями, я задаю себе встряску и даю волю своей
проклятой судьбе — пусть сильнее втаптывает меня в грязь, по-
смотрим, не станет ли ей наконец стыдно.
С наступлением вечера я возвращаюсь домой и вхожу в свой
кабинет; у дверей я сбрасываю будничную одежду, запыленную
и грязную, и облачаюсь в платье, достойное царей и вельмож; так
должным образом подготовившись, я вступаю в старинный круг
мужей древности и, дружелюбно ими встреченный, вкушаю ту
пищу, для которой единственно я рожден; здесь я без стеснения
беседую с ними и расспрашиваю о причинах их поступков, они
же с присущим им человеколюбием отвечают. На четыре часа я
забываю о скуке, не думаю о своих горестях, меня не удручает
бедность и не страшит смерть: я целиком переношусь к ним. И
так как Данте говорит, что «исчезает вскоре то, что, услышав, мы
не затвердим», я записал все, что вынес поучительного из их
бесед, и составил книжицу «О государствах», где по мере сил
углубляюсь в размышления над этим предметом, обсуждая, что
такое единоличная власть, какого рода она бывает, каким образом
приобретается и сохраняется, по какой причине утрачивается.
(Макиавелли, Сочинения, М., 2004, с. 703-704)
* Исправлены опечатки.
Макиавелли гений, очень жаль, что его сейчас не читают. Помимо прорывных для своего времени идей, у него есть абсолютная ясность мысли первооткрывателя, который видит мир таким, какой он есть, не обманывая себя и других во имя морализаторства и личных интересов. Так, он дал великолепное описание первого в истории пролетарского восстания чомпи (История Флоренции, 3.XII-XVIII), и хотя чомпи были Макиавелли явно неприятны, он достаточно честно описал приведшее к восстанию притеснение народных масс и постарался понять мотивы и программу восставших. Описание актуально и сотни лет спустя: раскрыты и шатания мелкой буржуазии между пролетариатом и буржуазией, и даже предательская роль социал-демократии.
Макиавелли был, кажется, первым, кто попытался всерьёз объединить теорию и общественно-политическую практику. Правда, теорию и практику не отделяли и во времена античности, но тогда это слияние наоборот было чересчур сильным, не позволявшим оценить и использовать всю мощь теории и тем самым сильно снизившим её влияние. Александр был учеником Аристотеля, философы Цицерон, Сенека и Марк Аврелий были крупнейшими политиками, но философия были для них лишь инструментом и не давала непосредственной и масштабной программы действий. С другой стороны, теоретические построения Платона умозрительны и крайне плохо применимы на практике. Макиавелли же подавал теорию как инструмент решения конкретных общественных задач, но подчинённый при этом не мелочным сиюминутным интересам, а масштабной цели укрепления госудаственной власти. Но теории Макиавелли - это теории действия отдельного правителя или правительства, которые одновременно как блестяще выражают веру его эпохи в мощь человека, так и страдают от свойственного ей ограниченного буржуазного индивидуализма.
Отсюда и крах его практических начинаний. Сам он никогда не пользовался достаточным влиянием из-за недостатка знатности и денег, т. е. все его таланты не могли пробиться через сохранявшийся ещё груз феодальных пережитков. Его воображаемый правитель не явился на свет, поскольку при всём избытке изворотливых интриганов, по опыту которых Макиавелли во многом и создавал своих теории, не было масштабных общественных интересов, которые могли бы придать этим интриганам государственный размах и поставить их на службу Италии. У Дживелегова прекрасно показано, как Макиавелли после битвы при Павии, когда стала ясна угроза потери Италией самостоятельности, с огромной энергией пытался создать национально-освободительную коалицию и как эти попытки разбились о мелочность локальных интересов и слабость прогрессивных сил. И жизненная катастрофа Макиавелли показала ограниченность индивидуализма, который не поставлен по-настоящему на службу общества.
Что до цитат, то по нынешнему печальному времени уместно вспомнить две. Первая - о том, что партия большинства, какие бы беды и неудачи она ни испытывала, никогда не может быть вполне побеждена (выделение моё):
Различные соперничающие клики,
порожденные враждой между домами Альбицци и Риччи и столь
неосмотрительно воскрешенные впоследствии мессером Сальвестро
Медичи, никогда по-настоящему не умирали. Хотя та из них, что имела
больше всего сторонников, властвовала не более трех лет и в
1381 году оказалась побежденной, с ней никогда не удавалось
покончить вследствие того, что ее взгляды разделялись почти всеми
гражданами. Правда, частые народные собрания и постоянно
возобновлявшиеся преследования вождей этой партии, с 1381 по
1400 год, ее почти уничтожили. Больше всего преследований
обрушивалось на семейства Альберти, Риччи и Медичи, так как они
стояли во главе этой партии: и члены их, и имущество
неоднократно оказывалось под ударом, и те из них, которые не
покинули город, лишались права занимать государственные должности.
Постоянные потери крайне ослабили эту партию, можно
сказать— изничтожили ее. Однако весьма значительное число
граждан сохраняли память о перенесенных обидах и желание отомстить
за них, но, не имея никакой опоры, вынуждены были жить с
озлоблением, затаенным в самой глубине сердца. Люди из
благородных пополанов, которым предоставляли спокойно управлять
государством, совершили две ошибки, которые и оказались
губительными для их власти. Во-первых, то обстоятельство, что они
долго и без перерыва пользовались этой властью, сделало их
беззастенчивыми. Во-вторых, их взаимная ненависть и длительная
привычка повелевать усыпили в них должную бдительность в
отношении тех, кто мог им вредить.
(История Флоренции, 4.II)
Выдержки из знаменитого письма Веттори уже приведены, но полезно вспомнить контекст и привести более подробную цитату, которые показывают всю его яркость и драматизм. Во Флоренции за счёт поддержки иностранных интервентов была установлена реакционная диктатура Медичи, Макиавелли потерял власть и был подвергнут пыткам по подозрению в заговоре против Медичи. За недостатком доказательств его освободили, но он всё равно боялся новых преследований и чувствовал крах всех жизненных надежд. И в этой ситуации он писал:
Выйдя из леса, я отправляюсь к источнику, а оттуда на птице-
ловный ток. Со мной книга, Данте, Петрарка или кто-нибудь из
второстепенных поэтов, Тибулл, Овидий и им подобные: читая
об их любовных страстях и увлечениях, я вспоминаю о своем и
какое-то время наслаждаюсь этой мыслью. Затем я перебираюсь
в придорожную харчевню и разговариваю с проезжающими —
спрашиваю, какие новости у них дома, слушаю всякую всячину и
беру на заметку всевозможные людские вкусы и причуды. Меж-
ду тем наступает час обеда, и, окруженный своей командой, вку-
шаю ту пищу, которой меня одаривают бедное имение и скудное
хозяйство. Пообедав, я возвращаюсь в харчевню, где застаю обыч-
но в сборе хозяина, мясника, мельника и двух кирпичников. С
ними я убиваю целый день, играя в триктрак и в крикку; при
этом мы без конца спорим и бранимся и порой из-за гроша
подымаем такой шум, что нас слышно в Сан Кашано. Так, не гнуша-
ясь этими тварями, я задаю себе встряску и даю волю своей
проклятой судьбе — пусть сильнее втаптывает меня в грязь, по-
смотрим, не станет ли ей наконец стыдно.
С наступлением вечера я возвращаюсь домой и вхожу в свой
кабинет; у дверей я сбрасываю будничную одежду, запыленную
и грязную, и облачаюсь в платье, достойное царей и вельмож; так
должным образом подготовившись, я вступаю в старинный круг
мужей древности и, дружелюбно ими встреченный, вкушаю ту
пищу, для которой единственно я рожден; здесь я без стеснения
беседую с ними и расспрашиваю о причинах их поступков, они
же с присущим им человеколюбием отвечают. На четыре часа я
забываю о скуке, не думаю о своих горестях, меня не удручает
бедность и не страшит смерть: я целиком переношусь к ним. И
так как Данте говорит, что «исчезает вскоре то, что, услышав, мы
не затвердим», я записал все, что вынес поучительного из их
бесед, и составил книжицу «О государствах», где по мере сил
углубляюсь в размышления над этим предметом, обсуждая, что
такое единоличная власть, какого рода она бывает, каким образом
приобретается и сохраняется, по какой причине утрачивается.
(Макиавелли, Сочинения, М., 2004, с. 703-704)
* Исправлены опечатки.
